Более десяти лет имя режиссёра Романа Габриа связано с Юго-Осетинским государственным драматическим театром. За это время он стал не просто постановщиком, а своим человеком — проводником, который помог театру заговорить на новом, универсальном языке, не растеряв при этом своей уникальной души.
В этом интервью мы попытались заглянуть за кулисы творческого союза и понять, как рождается магия, понятная без перевода.
Судьбоносное знакомство
— Более десяти лет ваша творческая судьба сплетена с судьбой Юго-Осетинского театра. Помните то самое первое знакомство?
— В Осетию меня привела мечта. Давно я грезил о постановке «Гамлета» Шекспира, основанной на теме кровной мести — обычае, некогда распространённом на Кавказе. Эта идея жила во мне долгие годы.
Однажды мы гуляли по Невскому проспекту с моей однокурсницей Аллой Данишевской, она директор небольшого театра в Петербурге «Открытое пространство». Она совершенно случайно показала мне фотографию Сослана Георгиевича.
«Вот бы мне такого Гамлета!» — промелькнуло у меня в голове при первом же взгляде. Алла, которая была с ним знакома, рассказала мне о нём.
В результате так сложилось, что вскоре мне позвонили и пригласили работать в Юго-Осетинский театр.
С этого и началась моя дружба с Южной Осетией, её людьми, культурой и творчеством. Аслан Джиоев (царство ему небесное) познакомил меня с творчеством Коста Хетагурова и сумел влюбить в него.
Трудно даже перечислить, сколько раз я приезжал с тех пор. Любое свободное время, любую минуту я стараюсь посвятить поездкам в Южную Осетию — для меня важно быть рядом с театром.
Баланс специй и открытости
— При всей разности наших традиций и менталитетов, наверняка вы обнаружили точки соприкосновения?
— То, что остаётся в сердце навсегда — это открытость и искренность. Именно это меня заряжает. Конечно, если бы у меня не было настоящего желания общаться и встречаться с этими людьми — не только в профессии, но и в жизни — я бы, наверное, никогда сюда не приехал.
Работа занимает 97% моей жизни. Я вложил в профессию бóльшую часть своего времени. Между прочим, я очень люблю готовить. Недавно я сделал интересное наблюдение: кулинарное искусство и режиссура — очень схожие профессии.
В спектакле, как и в любом блюде, всё должно быть сбалансировано: и перчинка, и остринка, и специи, и что-то нежное. Тогда результат получается вкусным, и зритель хочет возвращаться снова и снова.
Театр, который расправил лёгкие
— Вы — свидетель трансформации театра изнутри. Какими были ваши первые впечатления тогда, в начале пути, и какими они стали сейчас?
— Я бы воспользовался такой метафорой: театр, подобно живому организму, вопреки времени, из пожилого возраста, будто бы расправляет лёгкие, а его глаза вновь обретают способность ловить фокус.
Я впервые приехал сюда через несколько лет после войны, в 2012 году. Тогда театр ютился в здании Совета профсоюзов, и я видел, как тяжело и грустно было артистам без своего настоящего «дома». Именно там я поставил спектакль «Гамлет».
А сейчас перед нами — настоящий дворец, расписанный эпизодами из Нартского эпоса, с огромными сценическими возможностями и профессиональным оборудованием. Это совершенно иной уровень.
Я особенно остро почувствовал это на премьере спектакля «Коста»: полный зал, прекрасное здание, совершенно особая атмосфера. Над той постановкой вместе с местными специалистами работали приглашённые из Петербурга композитор и художник по свету, которые щедро делились своим опытом.
Теперь в театр пришло молодое руководство — в лице нового директора и художественного руководителя. Я желаю им лёгкого, летящего пути и побед. Пусть в стенах этого театра происходит множество интересных вещей. и событий.
«Коста» — человек мира
— Спектакль «Коста» — это больше чем биография. Почему именно эта фигура стала для вас такой важной точкой для диалога?
— Коста Леванович Хетагуров для меня — человек мира. В Петербурге есть замечательное место — «Ахматовский сад».
Там стоит большая стена, где каждый может поделиться стихами, которые лежат у него на душе. Это очень культурное и красивое пространство.
И вот однажды я зашёл туда и увидел на этой стене стихи Хетагурова. Их кто-то пришёл и напечатал — значит, его творчество находит отклик в сердцах самых разных людей.
Именно поэтому я считаю его человеком мира. И благодаря спектаклю «Коста» о его наследии узнаёт всё больше людей, влюбляясь в его поэзию так же, как когда-то влюбился в неё я.
Хетагуров был ещё и талантливым живописцем, учившимся в Академии художеств. То есть он постигал мир не только умом и сердцем, но также взглядом художника и рукой мастера.
Для меня это стало ещё одним ключевым фактором, который окончательно убедил меня в желании глубоко изучить и понять эту личность.
На мой взгляд, когда после человека остаётся книга — та самая, которую можно протянуть руку, взять с полки и открыть, — это и есть вершина бытия.
Его посмертный сборник, его неустанная борьба за правдивость каждого слова, за честность содержания, то, как он сумел отстоять своё право остаться в памяти народа и как поэт, и как художник, — всё это, вероятно, и послужило причиной для создания спектакля «Коста».
Я очень рад, что эта постановка теперь в репертуаре театра, что её показывают в городах России и что благодаря работе Василия Техова у пьесы есть перевод на осетинский язык, который навсегда останется в истории. Для меня это невероятно важно и ценно.
Эксперимент, который удивляет публику
— Ваша постановка «Ревизора» — это смелый шаг, который буквально взрывает привычные отношения между сценой и залом. Зритель становится соучастником, почти соседом по комнате, где творится безумие. Как родилась эта идея? И как на неё отреагировали артисты, которым пришлось играть не «в зал», а «в глаза» зрителю?
— Сценические возможности традиционного театра представляют собой плоское «зеркало» портала. Меня же волнует идея многомерности: как сделать так, чтобы зритель мог осмотреть артиста и действие с разных сторон, прикоснуться к происходящему, оказаться внутри него. Чтобы это был не просто пассивный просмотр картины в музее, а полноценное соучастие.
Как любой режиссёр, я постоянно нахожусь в поиске нового пространства. Поэтому, когда я в третий раз получил предложение о совместной постановке, в первую очередь я задумался о том, как нам избежать повторов.
Поскольку театр — это всё-таки сфера развлечений, наша задача — вовлекать зрителя в более интересный и уникальный сценический опыт. Именно поэтому я предложил театру нечто необычное — камерную сцену.
Так как в нашем театре её не было, я решил построить её прямо на основной сцене. Это решает сразу несколько задач: во-первых, зритель оказывается не в партере, а в святая святых — на сцене, где обычно находятся артисты. А во-вторых, он попадает прямиком в квартиру Городничего, оказываясь в самом эпицентре событий.
К этой идее отнеслись по-разному. Кто-то не принял это предложение и вышел из проекта, а для кого-то такой эксперимент стал интересным вызовом.
Споры в театре — это нормально, ведь мы имеем дело с искусством. Это не политика и не сложная структурная организация. Наша цель — развлечь зрителей, чтобы вечером они где-то посмеялись, где-то улыбнулись, где-то поплакали, задумались или пофилософствовали. Именно поэтому мы обязаны искать новые, интересные творческие ходы.
Мы рискнули поэкспериментировать на сцене, и риск оказался оправданным, по-моему мнению.
Философия многоточия
— Вы говорите, что важнее всего — смысл между строк. Ваша цель — задать вопрос или дать ответ?
— Я в большей степени ощущаю себя художником, нежели режиссером. Для меня основа современного театрального искусства заключается в том, что зритель становится полноправным соавтором.
Моя задача как режиссёра — не донести до мира собственное видение, а создать пространство, в котором у каждого родится личное высказывание. Моя работа — раздвигать смыслы, оставляя между строк воздух — место для спора и диалога с публикой.
Мне очень близки размышления Тарковского о различии символа и образа.
Символ конечен, он предлагает зрителю четкую, однозначную картину. А образ — категория художественной эстетики, он многомерен и неисчерпаем. Кого-то он может оттолкнуть, кого-то — заинтересовать, кто-то пройдет мимо, а кто-то расшифрует его уникальным образом — в силу своего образования, менталитета, возраста и системы ценностей.
Именно это разнообразие точек зрения, возникающее в зрительном зале, я и считаю главным богатством современного театра.
Я не настолько умен и не дорос за свои 44 года до той мудрости, чтобы поучать людей или что-то им проповедовать. Возможно, именно поэтому многие мои спектакли вызывают споры и неоднозначную реакцию. У меня нет готовых ответов — финал моих работ это всегда вопрос или многоточие.
Я готов посвящать время размышлениям над сложными вопросами, но не беру на себя смелость давать на них ответы. Момент истинного театра наступает тогда, когда зритель становится соучастником и находит свои ответы на возникшие у него вопросы.
Право на риск.
— Эксперимент — это всегда риск. Считаете ли вы, что у режиссера должно быть право на «провальную» работу?
— Вероятно, руководитель, несущий ответственность за весь театр и коллектив, за его общий курс, имеет меньше права на ошибку. Однако будучи приглашённым художником, я считаю: если театр пригласил меня — он уже сознательно пошёл на риск. Если же после этого внутри учреждения начинаются поиски «красных линий» и границ дозволенного, значит, меня пригласили нечестно.
Ведь сегодня существует множество возможностей заранее узнать о творческих взглядах и особенностях режиссёра, чтобы понять, подходит ли он формату театра.
Таким образом, приглашённый художник имеет чуть больше прав на риск и эксперимент, чем художественный руководитель. И я уверен, что, идя на этот риск, театр в конечном счёте только выигрывает.
Что касается меня, то прагматичность и финансовые вопросы в момент создания спектакля волнуют меня гораздо меньше, чем, возможно, должны бы. В конце концов, любой «провальный» или ошибочный спектакль учит гораздо большему, чем победа.
Саундтрек из первозданных звуков
— Музыка в ваших работах — всегда как отдельный персонаж. Если бы вам нужно было выбрать мелодию, которая звучала бы саундтреком к вашему личному ощущению Южной Осетии, что это было бы?
— Недавно ездили в Джер. Места там поражают своей нетронутой природой, до которой еще не добралась туристическая цивилизация. Именно там ко мне пришла идея: провести пару недель в путешествии по разным уголкам Южной Осетии, записывая на диктофон её звуки.
Журчание ледяной реки, разбивающейся о валуны, многоголосый хор сверчков в ночной тишине, приглушённый лай собак из дальнего подворья, ржание лошадей... Всё это складывается в удивительную, живую симфонию.
Я бы хотел сплести из этих звуков густую, многоголосную мелодию — без единого электронного тембра или даже традиционных инструментов. Только чистая, первозданная музыка природы.
Портрет в смехе и горах
— Какими двумя-тремя фразами вы описали бы дух Южной Осетии и характер её народа?
— Если бы мне предложили создать словесный портрет Южной Осетии, я бы использовал несколько важных для меня фраз - горы, умение дружить по-настоящему и звучный, заразительный смех Тот самый раскатистый, искренний хохот, который то и дело слышишь на улицах, когда встречаются знакомые. Именно этот звук стал для меня главной ассоциацией с этим краем.
Я сам из Петербурга, и у нас всё иначе. В менталитете северной столицы есть заметная доля интровертности. Как-то раз я поймал себя на мысли, что на улицах мы в основном видим лишь ноги прохожих — мы разучились смотреть друг другу в лица, погруженные в свои мысли и дела.
Но с тех пор, как в моей жизни появилась Южная Осетия, эта черта начала меняться. Я почувствовал желание эволюционировать: смотреть людям прямо в глаза, легче вступать в общение и, конечно, смеяться — так же открыто и громко.
Место силы и продолжение пути
— То, что вы привезли сюда своего сына, говорит о глубоком личном доверии. Как воспринимает наш край подрастающее поколение вашей семьи?
— Десять лет назад я мечтал о сыне. Дочь к тому времени была уже взрослой, и мне очень хотелось мальчика. Как раз тогда друзья предложили мне поехать в Джер.
Впервые я оказался там в конце марта — снег ещё лежал на склонах. И в тишине этого святого места я обратился к Уастырджи, к небу, к этому святому месту с одной просьбой — о сыне.
В этом году я снова поднялся в Джер — уже со своим сыном. Ему здесь нравится. Пусть он ещё совсем ребёнок и не может выразить свои ощущения, но я чувствую: это место ему по душе.
Джер — настоящее место силы, куда хочется возвращаться снова и снова.
В завершении мне хочется пожелать нам всем продолжения этого сотворчества — чтобы наши совместные проекты задумывались, реализовывались и непременно получались.
Краткая справка:
Роман Габриа - в 2005 году окончил РГИСИ (мастерская профессора Г. М. Козлова).
Сотрудничал с Театральной компанией «Открытое пространство», Русским Инженерным театром АХЕ, Государственным драматическим театром им. Коста Хетагурова (Цхинвал, Южная Осетия), Уссурийским городским театром драмы им. Комиссаржевской, театром «Самарская площадь», Театром «За Чёрной речкой», театром «Суббота», театром «Приют комедианта», Театром им. В. Ф. Комиссаржевской, Тюменским Большим драматическим театром и др.
В разные годы спектакли Романа, «Мейерхольд», «Каренин», «Петруша, сын ли ты мой или нет?», «Каренин», «Хоттабыч» вошли в лонг-лист «Золотой маски».
Спектакль «Каренин» Уссурийского театра драмы – участник фестиваля «Маска плюс» сезона 2020-2021. Режиссёр номинант Петербургской премии «Золотой Софит» за режиссуру и лучший спектакль большой формы, сезон 2021-2022 года, а также за режиссуру малой формы - «Холден», театр «Суббота».
В 2023 году спектакль Тбдт «Каренин А» стал номинантом «Золотой маски» за лучший спектакль большой формы, лучшую женскую и мужскую роли.
С 2019 года – главный режиссёр театра «Мастерская».
В сезоне 2024-2025 года признан лучшим режиссером Санкт Петербурга, и номинирован на лучшую режиссуру и авторство спектаклей большой формы «Превращение» и «Театральный роман» на премию «Золотой Софит». Так же, по признанию Московской премии «Театрал» вошел в список лучших режиссеров России и выдвинут на соискание премии за 2025 год.
